Давно это было…Я тогда, как мне казалось, была очень приличной журналисткой в лучшей газете, правда ли — неправда,- «ПРАВДА». Начальник вызвал, обычное дело — дать командировочное задание… Оно было стандартным — взять интервью у женщины-винодела, только что получившей Золотую звезду. Попутно в Кишинёве поучаствовать в первомайской демонстрации и поделиться потом радостными впечатлениями с читателями, а их, как вы помните, были миллионы. Было что-то странное в его тоне. Меня дочь натренировала: делится со мной чувственными образами открывающегося перед ней ослепительного мира, внимательно наблюдая за моими мимическими реакциями,- и, не получив ожидаемого отклика, начинает слушать мои вербальные ответы — конечно ожидаемые. Одним словом, я — вышколенная актриса малых жанров… Я жду. Наконец шеф мой сбросил с лица флёр сомнений и произнёс: Тата (это я, то есть), тебя там обязательно споят, ты не сопротивляйся… Я вам уже про актрису рассказывала. На лице моём отражалось исключительное производственное внимание и сосредоточенность.
Мне было очень смешно, поскольку я вспомнила, как в одну из командировок на БАМ весёлые ребята решили подпоить столичную журналисточку,- я спать их уложила в мужской дружной компании… Много лет потом получала письма, как говорят теперь, с эксклюзивной информацией.
Жаль, что ты мне не веришь, сказал начальник. Видимо, он тоже кое-чему научился у своих детей. Я тебя предупредил.
Я полетела. Тогда было просто. Садишься в ТУ-154,- и там. Весна, красота: яркая зелень, лучшая гостиница, интересные мужики. С одним позавтракала, с другим поужинала. Чудесно. Да ещё и журналистское счастье. Познакомилась с австралийским фермером лет шестидесяти, непременно желавшим поглядеть на диво-дивное — первомайскую демонстрацию трудящихся. Английский у меня в то время был на зависть,- он прибился ко мне, и мы двинулись на главную улицу кишинёвскую поближе к демонстрантам. И где же тут трудящиеся — спросил фермер, глядя на веселящуюся, румяную от дегустаций толпу. -Весна ведь, а они бездельничают. Не, я была хорошей журналисткой. Увидела яркую вывеску пуркарского винсовхоза, взяла австралийского велетня, метр девяносто, за руку и подвела его к молдавским серебристоволосым сверстникам. Попросите, сказала я, пусть покажут вам свои руки,- и они показали иссеченные виноградной лозой ладони (я молдаванам всё успела объяснить). Впервые после университета я поняла, что печатное слово для рабочих мужиков — это пустячок…
Дальше понятно. Молдавские мужики забрали с собой австралийского мужика, без меня, естественно. Вернули его в гостиницу через три дня (каждый день по уволенному чекисту); мы снова встретились, и он мне объяснил, что молдавские виноградари выходят на первомайскую демонстрацию, чтобы защитить его право на землю и труд, и что теперь он у себя там тоже будет выходить на демонстрацию вместе с сыновьями, их у него трое, все фермеры, но только покрупнее, чем он. Правда без красных флагов, но с австралийскими. Всё это я слушала, будучи облагороженной утончённой бледностью, которой обязана была другим молдавским крестьянам, ожидавшим меня в совхозе с новой героиней.
Я приехала к виноградарям третьего мая утром, исполненная самых приятных предчувствий. Так хорошо ехать в новенькой «Волге» после завтрака… Встречали меня серьёзно, — шутка ли, «Правда». Мужчины в чёрных костюмах, белых рубахах, без галстуков. Женщины — по тогдашней молдавской моде. Я в строгой белой блузке, серой коверкотовой юбке, на строгих полушпильках из «Берёзки», пониже ясно станет , почему я это запомнила. Церемонии пропускаю… Потрясающие полуподземные винохранилища — тысячелитровые бочки; улыбающиеся женщины, все орденоносные, угощают вином, своим, в большущих стеклянных бокалах, — чуть-чуть попробуйте,- остальное лихо выплёскивали… После третьего винного проспекта уже я стала румяной. Это только присказка… После этой прогулки в Булонском лесу вернулись в правление. Красивая большая квадратная комната, обшитая винными шкафами, в центре стол человек на двадцать, посреди стола миниатюрнейшие рюмочки — двадцатиграммовые, я таких раньше не видала. Дальше набор тостов: за Родину, за дружбу русского и молдавского народов, за Победу, за симпатичнейших женщин, Героев соцтруда, отдельно за ту, которой я привезла поздравление от газеты с подпиской на два года, за здоровье Кантемира и Пушкина, за «Правду», за меня, Тату, — из махоньких рюмочек редчайшие вина. Дальше не помню…
Проснулась я через сутки в совхозной гостинице. На стуле перед кроватью висела коверкотовая юбочка, свежепостиранная, и отглаженная блузочка. Под стулом чистенькие полушпильки… Господи, всполошилась я, мне же на самолёт. Ой, да вы не волнуйтесь, — ласково сказала юная молдаваночка, — мы вам билет поменяли и начальнику вашему председатель позвонил, они ж ещё с войны знакомы.
Я вернулась в Кишинёв, потом в Москву.
А через год в редакцию пришёл пакет из Австралии с тёплыми словами и фотографиями с австралийской первомайской демонстрации, на которых я без труда углядела четверых здоровенных улыбающихся мужиков.
Столько лет прошло, а тут Пасха на Первомай пришлась, вот и вспомнила.
РЕБЯТКИ, С ПРАЗДНИКОМ ВАС.
Прозаик Лерочка Богатырёв( бывший пиит)